«Сказки Долли» Книга № 9337 - Страница 36

Саша все еще пряталась в волосах: очень уж жутко смотрелись гигантские кобры, да еще после огненного представления.

Долли стала подходить то к одной, то к другой, нежно поглаживая монстров по голове; в ответ их пасти стали расползаться в отвратительные гримасы, судя по всему, в улыбки. Каждой из них Долли надевала на шею золотой обруч, и после этого змеи парами или в одиночку стали уползать в Лес.

Так и Молли сняла с себя один из своих браслетов, в ее руках он превратился в огромный золотой обруч, громадная змея охотно продела в него свою голову, испытующе посмотрела своими сверкающими черными стрелками на Молли, кинула быстрый взгляд на прячущуюся фигурку в волосах и, гибко развернувшись, довольно поползла в чащу Леса, поблескивая чешуей.

— Понимаешь, — сказала приближающаяся Долли, — даже самой черной душе на свете дается еще один шанс. И даже если она не справится, ей все равно будет дан еще один шанс. Потому что не бывает совсем-совсем плохих людей или совсем-совсем безвыходных ситуаций.

— Змеи — это важный и добрый символ: любящие преданные супруги, заботливые родители, серьезные, ответственные и очень миролюбивые по сути существа, — продолжила Молли. — Для этих женщин это будет отличная тренировка всех этих качеств. В нашем лесу им будет хорошо, поверь. Для каждого существа остаться в Волшебном лесу — это всегда новый шанс, новая попытка, новая жизнь. Здесь есть все, чтобы обрести себя, набраться сил и вновь попробовать начать все с начала.

— И самому Лесу нужны охранники и стражники. Не бывает историй с плохим концом, теперь понимаешь? — спросила Королева желаний, вмиг соединившись в одно целое.

И Саша увидела Королеву с другой стороны: что-то родное мелькнуло в ее взгляде, будто от нее исходило какое-то невидимое сияние, придававшее вселенское спокойствие и умиротворение, голос ее стал глубже, лицо стало особенно нежным. Куколка совсем перестала бояться. Чувствовалось, что в руках у Королевы не может произойти ничего плохого.

Королева тихо запела, Саше нравилась эта песня, теплыми молочными реками со вкусом ванили стали разливаться звуки по фарфоровым рукам куколки. Все вокруг стало меркнуть, опускались сумерки, а лицо Королевы, наоборот, все светилось и светилось. Ее песня так убаюкивала Сашу, что ту стало клонить ко сну, глаза сладко смыкались; девочка, укачанная в добрых женских руках, крепко спала своим безмятежным сном.

Это была обычная колыбельная. Королева держала в руках Сашу так, словно это был настоящий ребенок, которого заботливая мама хотела уложить спать. А любовь матери, как известно, творит чудеса, и Саша стала увеличиваться в размерах, все больше и больше превращаясь в настоящую живую девочку.

Королева все пела, и песня ее была такая трогательная, поцелуи такими нежными, что каждый понимал: так может укачивать ребенка только настоящая мать. А так грустно и тоскливо смотреть на малыша — только мать, потерявшая своего ребенка.

Наконец Королева погладила светлые кудряшки дремлющей на руках живой малышки, в последний раз прижала ее к груди, поцеловала и осторожно передала Хапилене, ее настоящей матери.

Хапилена тихо плакала, ее растроганное лицо было умыто слезами, она тихо всхлипывала и, благодарно посмотрев на Волшебницу, приняла малышку. Боясь разбудить Сашу, она старалась не давать волю чувствам.

— Я не знаю, почему, Елена. Да разве теперь это имеет какое-то значение?

Хапилена была счастлива, она наслаждалась долгожданными объятиями со своей дочерью, в то время как Королева обернулась к лесу и сказала:

— Здесь ли миссис Вридли?

Прошло некоторое время, и из чащи медленно вышла пожилая женщина с короткими серыми волосами. Тонкие фиолетовые губы хранили молчание, блеклые глаза напряженно всматривались в лицо Королевы. Она держала в руках огромную фарфоровую куклу, походя на большого капризного ребенка, который не хотел расставаться с любимой игрушкой. И чем больше она приближалась, тем недоверчивее становилось ее лицо.

Вдруг фигура Королевы вновь стала двоиться, и через мгновение Долли и Молли терпеливо ожидали, когда же подойдет нерешительная старушка.

— Я хотела уточнить, что в случае положительного исхода моего случая желаю сохранить мою старую куклу. Это мое обязательное условие, иначе я…

Вдруг она оборвала свою тираду, высказанную своим визгливым голосом в привычном повелительном тоне.

Долли неожиданно раскинула руки в стороны, словно эти слова пронзили ее прямо в сердце, и глаза ее почернели, а лицо приобрело тот самый некрасивый серый оттенок, что имели неприглядные жидкие волосы пожилого психиатра, которые сама миссис Вридли ненавидела всю жизнь. Глаза Долли, превратившись в два огромных черных угля, сверлили гостью, как бы просматривая все ее существо изнутри.

И миссис Вридли вдруг стала не рада тому, что пришла, уже пожалев о своем решении. Но, сомкнув свои и без того узкие губы в тонкую полоску и посильнее приобняв куклу, она решительно посмотрела в черные глаза Долли.

Взгляд пронизывал старую лису вдоль и поперек, проходя через все слои кожи, через все преграды, и каждый слой прогнивал под прожигаемым взглядом черной стороны Королевы желаний. Взгляд все дальше и дальше проникал в потаенные уголки серой души миссис Вридли и ни за что не цеплялся в этой пустой оболочке, которая не жила, а существовала только для того, чтобы работать и зарабатывать деньги на чужих интересах и поучать, поучать своим скрипучим визгливым голосом.

Долли прикрыла глаза, лицо ее стало подавленным от того уныния и тоски, что исходили от одинокой женщины, которая никогда никого не любила, и серое сердце больше походило на черную гнилую картошку.